Мне до сих пор безумно обидно, что я не был на том золотом матче и вообще ни на одной игре того фантастического сезона. Причина-то была уважительная – в 96-м жил в далекой Калифорнии, и за российским футболом мог следить только заочно, при помощи едва зародившегося тогда Интернета. Но как же упоительно, как же взахлеб друзья потом рассказывали и писали мне о каждой детали выезда в Питер, куда отправились, кажется, все, кто отдал свои сердца "Спартаку"! Как же часто я закрывал глаза и видел себя там, на "Петровском"! И так не хотелось возвращаться из фантазий в реальность... У всех спартаковских болельщиков на устах тогда было это имя – Жора. Простите уж, Георгий Александрович, но называли и называют вас все исключительно так. Да и игроки за глаза – тоже. Дмитрий Аленичев во время нашей беседы для этой книги даже оговорился, о чем-то вспоминая: "А Жора, ой, Саныч..." И это ведь здорово – в 62 года быть Жорой. Молодым (я-то видел, в каком он по сей день порядке на футбольном поле), неистовым, эмоциональным до такой степени, что его сверкающий молниями взгляд и грохочущая громом энергетика подняли в 96-м спартаковский "молодняк" на чудо, которого вообще никто не ждал. А кто ждал, что почти двадцатью годами раньше 29-летний (!) безвестный форвард из второй лиги перейдет из костромского "Спартака" в московский и заиграет так, будто между второй и высшей лигой нет никакой разницы? И за возвращение в высшую лигу в 77-м, и за золото в 79-м красно-белый болельщик должен быть во многом благодарен Ярцеву, в каждом из этих сезонов становившемуся лучшим бомбардиром команды. А в промежутке, в 78-м, и вовсе снайпером номер один всего чемпионата СССР. Говорит Ярцев – заслушаешься. В его речи при переносе на бумагу и менять-то ничего не надо – настолько она литературна. Как, собственно, литературна и его судьба, о которой мы несколько часов разговаривали в кафе "Допинг" на севере Москвы, где нередко собираются спартаковские ветераны.
*** - Почему наша дружба с ребятами из той команды сохранилась по сию пору? Потому что команда была единым целым – кто бы ни ездил в сборную, кто бы ни оставался. Иногда что-то обидное услышишь на разборе, так к тебе тут же придут со словами поддержки: "Не обращай внимания, все пройдет!" В каких-то других командах футболисты, наоборот, могли внутренне позлорадствовать: мол, слава Богу, не меня! – у нас же все было иначе. А на Бескова и его тогдашнее отношение к нам, полагаю, очень сильно повлиял тренерский штаб, который выбрал Константин Иванович. Не буду скрывать, что лизоблюдство и подхалимаж там были на высшем уровне. Любые твои слова, даже ничего не означающие, тут же передавались Бескову, но с совсем другим смыслом. Не исключаю, что лизоблюды – только уже другие – и на Романцева в какой-то момент сумели повлиять не в лучшую сторону. У всех у нас непростые характеры, но когда мы работали с Олегом Ивановичем вдвоем, я никогда не скрывал от него, что думаю и чувствую по тому или иному поводу. И того же Андрея Тихонова, будь я в команде, уверен, удалось бы для "Спартака" сохранить. Но мне прекрасно известна популяция людей, которые коверкают чужие фразы, доносят их до главного тренера в искаженном виде. И тот принимает решения, обладая неверной информацией. Но вернусь к 80-му году. Когда постоянно сидишь на сборах и тебе пошел уже четвертый десяток – смотреть на все это не очень приятно. Я ничуть не обвиняю молодых ребят, которые все видели в розовом цвете. Но у нас отношение к происходящему уже было иным. Мы не были какими-то отпетыми "нережимщиками". Никто себе лишнего не позволял. Да, могли в "Метрополе" и до часу ночи засидеться, но все прекрасно знали, что наутро на весы, и давление измерят, чтобы определить, как ты провел предыдущий вечер. Так что претензии к нам по этой части, которые как раз и шли от желания штаба выслужиться перед старшим тренером, не были справедливыми. Так вот, после "Локомотива" Бесков мне сказал, что я могу ехать отдыхать. И я пошел к Николаю Петровичу, который сидел в своем кабинете с братом. Они еще ничего не знали. Андрей Петрович, увидев меня, сказал: "Жорж, ну мы вчера отыграли! Молодец!" А я ему: "Да, хорошо вроде бы отыграли, но Константин Иванович меня в отпуск отправляет". Что сказал Николай Петрович, услышав это, я опущу. И в этот момент ему звонит сам Бесков. Я потихонечку вышел, а дверь у него плотно не закрывалась. И слышу, как один брат говорит другому: "Да, Андрей. Он Ярцева освобождает из команды". Открываю дверь: "Николай Петрович, а чего это Константин Иванович отправляет меня в Кострому? Я хочу в Крым поехать, на море отдохнуть. Я же тут не баклуши бил, а работал!" Он отвечает: "Да, Жорж, а в Алушту поедешь?" Там была спартаковская база. Поехал с семьей и пробыл там 24 дня. Если бы сыну Сашке не надо было в школу, пробыл бы и дольше. Загорел здорово. Играть в "Спартаке" уже не рассчитывал – ведь Николай Петрович, завершая тот наш разговор, сказал: "Не волнуйся, зарплата до конца декабря сохранится". Возвращаюсь, а в команде не из-за меня, а из-за общей усталости от происходящего, раздрай пошел. На базе у нас в тот момент при Бескове муха пролетит – и то слышно. В 77-м, когда у нас были великолепные отношения, он говорил мне: "А что это ты все время спишь после завтрака?" А он любил русские пословицы, и я ответил: "Константин Иванович, есть пословица: золотой сон – до обеда, а после обеда – серебряный". Он это запомнил и, когда мы с Хидей ложились спать, говорил другим: "Не шумите, люди отдыхают!" А после того, как отношения испортились, я спал, а Бесков стучал в дверь: "Опять лежишь? И этого приучил!" К Хиде в комнату он не заходил, все время с меня стружку снимал. А когда Вагиз из соседней комнаты говорил: "При чем тут он?" – Константин Иванович вроде как и не слышал. Нам он говорил: "Пойдите, погуляйте, чего валяетесь?" Мы одеваемся, выходим на улицу. А навстречу идут Гаврилов с Шавло. И узнаем, что их он увидел на дороге и сказал: "Вы здесь до простуды, что ли, собираетесь гулять? А ну-ка пошли в номера!" То есть на базе в 80-м году покоя не было. Кто по номерам – на улицу, кто на улице – в номера, все в "накрутке", никакой возможности расслабиться. Плюс Федор Новиков и другие помощники, которых мы уже не боялись, поскольку все равно не знали, что они Константину Ивановичу расскажут. Невозможно было предсказать, что в Тарасовке будет и как себя вести. Порой с утра вдруг слышали шум-гам. Выходим – Бесков в шашки играет. А играл он в них здорово. Часа полтора–два база просто шаталась от гогота. В другие же дни слова нельзя было проронить. В карты Бесков играть запрещал, а мы это любили. В сборной с Блохиным, с которым и по сей день дружим (когда он работал в "Москве", почти все его выходные проводили вместе, и на его матчи старался всегда приезжать), у нас вообще исключительный тандем был. Хотя в день игры в Тарасовке азартные игры были исключены - на такой "пинок" от Бескова можно было нарваться! Он всегда говорил, что нехорошо эмоции растрачивать. Разве что для шахмат, игры молчаливой, делалось исключение. В чемпионском 79-м мы не больше 30 ночей за сезон были дома. У нас был закон: после игры Бесков вез нас в Тарасовку, мы ужинали, отдыхали, наутро вставали – зарядка, баня. Потом распускали по домам, но уже вечером снова собирали и везли на базу. Молодым ребятам, не обремененным семьей, справиться с этим было легче. А нам-то надо обустраиваться! Это сейчас заказал все по интернету, тебе привезли и поставили. Раньше нужно было самим все доставать, привозить, прикручивать. И если у нас появлялся выходной, мы разрывались на части, и времени ни на что не хватало. Отсюда и напряг, который поначалу выдерживать еще можно было, а потом – все сложнее. Единственное, что Бесков поощрял – когда мы шли в театр или на концерт. Нам от Министерства культуры всегда были выделены билеты в любой кинотеатр Москвы на два лица, мы подходили к кассе – и получали билеты. Но сказать, что это снимало все напряжение, нельзя. В 79-м атмосфера была гораздо лучше. А началось все это уже в 80-м. Думаю, как ни странно, вся эта накрутка появилась после... победы сборной над бразильцами на "Маракане". После нее никто уже не мог Константином Ивановичем управлять – хотя это и так трудно было. Доказывать что-либо Бескову было бесполезно. И когда кто-то сейчас говорит: "Я поспорил с Бесковым", мне становится смешно – кто с ним мог спорить?! За ту же Бразилию он футболистам пять или шесть "двоек" поставил. После победы! На "Маракане"! К тому же у нас в том сезоне уже расцвел талант Федора Черенкова, появился Сергей Родионов, другие молодые – Никонов, Калашников. И Бесков уже видел новую команду. А потому начал расставаться с людьми нашего поколения. Федор в начале карьеры был маленький, щупленький, но с таким характером и неуступчивостью! За этой хрупкой фигурой крылось фантастическое упорство. Ну и, конечно, голова футбольная. Вспоминаю игру в Ташкенте. Жарища, а он на месте правого полузащитника. Объем работы там большой, и в какой-то момент вижу – Федя на последнем издыхании. Но не сдается, бежит, отрабатывает. Подхожу к нему: иди вперед, а я за тебя здесь поработаю. Какое-то время отыграл полузащитником, потом он отдышался и снова начал там играть. До сих пор он этот случай припоминает. А когда Федор выпустил свою книгу, читаю и говорю ему: "Слушай, вот ты пишешь, что с Гавриловым играл, с Шавло. А со мной ты не играл?" Он отвечает: "Я бы про вас, Георгий Александрович, очень многое написал, но вы на меня кричали на поле". Но когда вышло второе издание, он подарил мне книгу и сказал: "Вот я про вас написал". Он меня по имени-отчеству называет. Федор – глубоко порядочный, очень спокойный в жизни человек. Но на поле он был не только техничным и умным, но и неравнодушным и неуступчивым. И в жесткой борьбе не уступал. Таких Бесков и собирал. Константин Иванович всегда говорил, что чем больше умных игроков на поле, тем лучше. Вот потому-то, глядя на нынешнюю "Барселону", я и вспоминаю нашу игру. Уровень, конечно, другой, но принцип, идея – те же. Талант Черенкова можно было еще по дублю определить, по нестандартным решениям. Но при блестящих индивидуальных качествах он всегда вписывал их в коллективные действия. Сразу было видно, что эти качества он не будет использовать в ущерб команде, выставлять их напоказ. В чем феномен народной любви к Черенкову? Наверное, не только его игра, но и поведение – и на поле, и вне его. Никогда не огрызнется, ко всем относится ровно, спокойно, не ставит никого ниже себя. Плюс, наверное, нежелание какого-то тренера брать его в сборную, когда он – лучший футболист страны. Люди же не знали определенных проблем и думали, что это – знак неуважения к человеку, который радует миллионы. Федор и сейчас в команде ветеранов иногда такое выкинет, что думаешь – как это возможно? На месте, как у нас говорят, на "носовом платке" обыграть двоих-троих? Не зря же народ его прозвал народным футболистом. И в команде к нему отношение всегда было – и среди ветеранов остается – очень добрым и сердечным. Все понимают, что нагрузки сказались на его здоровье и нет случая, чтобы кто-нибудь не поинтересовался, как дела у Федора. Его по-настоящему любят.
*** После окончания карьеры я пошел в детскую спортивную школу в Капотне и спокойно закончил институт. Поработав с мальчишками, еще и заложил фундамент, который мне был нужен как тренеру. А то сейчас молодым тренерам дают команду мастеров – но у них базы нет. В Советском Союзе были единицы, кто сразу заканчивал карьеру и получал команду мастеров. Разве что Симонян и Лобановский. А Бесков, Качалин, Маслов, Севидов – все начинали с детских команд. И если брать сегодняшних специалистов, то Газзаев – тоже. Либо по ступенькам, из второй лиги.(продолжение следует) (1ец)

оставлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи!